«Большая жрачка», «Вагинальные монологи», «Shopping fucking»… Не поверите, но это всего лишь названия спектаклей, сделанных в технике verbatim. Например, эпатажная «Большая жрачка» повествует о том, как создаются ток-шоу. Телевизионщики занимаются сексом, как кролики, курят и пьют, болтая о возвышенном, а в перерывах клепают несусветные телепередачи. Авторы постановки, волонтеры проекта"Театр.doc", сами работали на ТВ и многие сцены своего детища взяли из реальной жизни…
Слово «verbatim» — латинского происхождения, на русский язык переводится как «дословно». Официально техника пришла к нам из Англии. В середине 90-х на волне современной драматургии, которую называют «New Writing» (русскоязычный аналог — «Новая драма»), появились «Откровенные полароидные снимки» и «Shopping fucking» Марка Равенхилла, «4.48 психоз» Сары Кейн. Странные, наполненные жестокостью и неадекватными персонажами пьесы ставились в британском театре «Ройял Корт», ставшем проводником нового театрального стиля.
Однако сами британцы намекают, что не являются подлинными изобретателями техники. Мол, к ним «verbatim» попал из Америки, куда в начале прошлого века проник из… СССР. Тут знатоки сразу припомнят коллективы «Синей блузы», которые возникли в 20-х годах как живая инсценированная газета. Их репертуар состоял из литературно-художественного монтажа, агитационных сценок, обозрений, новостей. Да и постановкам свойственна публицистическая заостренность.
В 2000 г. в столице России «Ройял Корт» провел семинар «Документальный театр». А после в 2002 году в Москве появился театр документальной пьесы «Театр.doc». Драматурги Елена Гремина и Михаил Угаров реализовали свою невероятную идею в крохотном ободранном подвальчике дома по Трехпрудному переулку. В основе каждой новой пьесы лежит подлинная речь современных людей, интервью с политтехнологами, футбольными фанатами, подсобными рабочими, преступниками. Среди постановок — известный «Кислород» Ивана Вырыпаева. За первый год своей работы «Театр.doc» выпустил 10 премьер.
Суть документального жанра состоит в том, что драматурги не творят сюжеты в полетах своей фантазии и воображения, а воруют их у жизни. Они рыщут по помойкам и улицам с диктофоном, записывая случайные диалоги и обрывки разговоров, берут интервью у бомжей и нищих. Классический театр подчинен воле режиссера и драматурга. Но «verbatim» все переворачивает с ног на голову. Часто беседой со своими будущими персонажами занимаются актеры, а литераторы лишь монтируют собранные диалоги в готовый сценарий.
До 50% текста пьесы может изменяться от показа к показу, со сцены звучит реальная речь живых людей со всеми оговорками, паузами, ошибками и нецензурными ругательствами. К чему такие грубости? А вы попробуйте представить себе злого пьянчугу, который разговаривает красивым литературным языком, любезно, точно дворянин! Отсюда и вызывающие, порой шокирующие названия пьес. Их авторов не интересуют высокие материи, наоборот героями часто становятся низы нашего мира, а тематикой — патологические явления общества. В таком театре часто используются и другие техники. Например, «глубокое интервью», когда актер от имени своего персонажа отвечает на вопросы зала, театральные игры и тренинги. Да и зритель порой оказывается вовлеченным в представление.
В августе 2002 года состоялась конференция «новых драматургов», где было принято нечто вроде манифеста по технике «verbatim». Декорации в таких постановках свели к минимуму. Режиссерам запретили использовать музыку, танцы и пластику «от себя», если эти средства выразительности не прописаны драматургом в пьесе. Актеры обязаны изображать свой возраст и играть без грима.
В Англии документальный театр составляет не больше пяти процентов от выпускаемых пьес. Большой успех имели разве что «Вагинальные монологи» Ив Энслер, где из интервью женщин об их половых органах сложилась картина дискриминации слабого пола.
В России же все по-другому. Близкий по духу к документализму Евгений Гришковец сегодня очень популярен. Свою работу продолжает и «Театр.doc». А в соседней Беларуси техникой «verbatim» всерьез увлеклись в «Свободном театре».
Более того, российские режиссеры уже создают фильмы по документальным пьесам. В 2006 году в прокат вышел фильм Кирилла Серебренникова «Изображая жертву» по одноименному произведению братьев Пресняковых. Сегодня «verbatim» из простой творческой техники постепенно становится массовым явлением и альтернативой привычному для нас театру.
Техника "Verbatim" – творческая группа выбирает тему, и начинает опрос тех реальных людей,
которых решено опросить именно для этого спектакля.
Очень важны вопросы. Вопросы – начало будущей концепции спектакля.
Актеры с диктофонами записывают интервью, на репетиции приносят не только расшифровки интервью, но и сценические характеристики персонажа.
Дальше – работа над спектаклем и пьесой.
Ортодоксальный "вербатим" – это когда ни слова не добавлено от авторов. В России все эти первоначальные понятия зажили своей жизнью, и сколько в ТЕАТР.DOC спектаклей, столько своих методов принесения реальной речи персонажей на сцену.
Техника "вербатим", техника "лайф гейм", когда прямо на аудитории разыгрывается жизнь персонажей, собственные изобретения ТЕАТР.DOC – "глубокое интервью" артиста, – погружение в обстоятельства героя, актер присваивает себе документальный материал персонажа и как бы перевоплощается, дает от его имени интервью, отвечает на вопросы зала и т д. Но, как считают все эти техники, заимствованные и изобретенные, – не самодостаточны, это всего лишь инструменты для театральной работы написания пьесы и постановки спектакля.
Театр не держится строгой технологии "вербатим" еще и потому, что это молодая технология, она используется с большим количеством вариантов и имеет много перспектив разнообразного применения в театре. Но вот основа, на которую мы равняемся: интервью. В одном из подходов, интервью берет драматург, при другом подходе – интервью берут только актеры, а драматург знакомится с интервью позднее, в передаче актеров. В любом случае, начиная от подготовки вопросов и до итоговой передачи интервью актерами, главная задача – сдержать собственные силы к пониманию того, что говорят, и отнестись к интервью как ученый к заповеднику.
Стивен Долдри, фрагмент семинара с участниками проекта "Документальный театр" 15 апреля 2000 года в Москве:
"В начале работы ты не знаешь ни тему, ни персонажей: у тебя есть только предмет, который ты изучаешь. И ты должен полагаться на то, что процесс приведет тебя к теме, к персонажам, к сюжету и к структуре. Если ты попытался определить это заранее – в этот момент ты перестал слушать. Процесс работы довольно страшен, потому что ты начинаешь с нуля, и может выйти, что у тебя будут нулевые результаты. Но ты должен довериться себе. Довериться предмету. И – самое важное – довериться людям, у которых ты берешь интервью."
Участники проекта о технологии "Verbatim" А. Зензинов, В. Забалуев:… Вербатим – техника, которая изначально сориентирована на пограничные, крайние состояния. Соответственно, речь – о состояниях, где жизнь и смерть соприкасаются, чувствуют дыхание друг друга. Тюрьма, убийство, изнасилование, трагедии в шахте – все на грани гибели (или – за ее гранью). Один только список тем, за которые взялись молодые драматические писатели, определенно повторяет заголовки рубрики "Срочно в номер", той самой, которая призвана изо дня в день пугать и привлекать читателей "МК".
Им, юным авторам, не страшно копаться в фантомных и самых реальных болях. Натурализм их диалогов, ремарок вроде бы носит прикладной характер. И все же это – натурализм, какого, кажется, прежде авторы, пишущие для театра, себе не позволяли. И этот натурализм представляется как раз той самой естественной платой, которой драматурги платят театру за невнимание к себе. Когда не видишь свое сочинение исполненным и даже вообразить непросто, как это будет смотреться на сцене, начинаешь писать безоглядно. Вот с плодами этой самой безоглядности и приходится иметь дело читателям-зрителям актерских читок.
В реальности этих новых пьес – правда жизни выступает уже не в черноте, не бытовой чернухой, но какими-то ужасами, смертельными болезнями, крайним своим существованием, иссяканием надежд.
А. Родионов:…"Вербатим – просто технология создания пьесы, одна из многих в современном театре, и технология причудливая, специфическая, не самая перспективная и удобная: пьеса делается из интервью актеров с реальными людьми, дословно расшифрованных драматургом и точно воспроизведенных на сцене. Но после маленького семинара театра "Ройял Корт" в Москве осенью 1999 года вербатим стал символом нового в русской драматургии и театре новой пьесы. Это слово употребляют настолько же шире его точного смысла, как употребляли – с любовью и с охотой – слово "реализм" в шестидесятые годы позапрошлого века. Вот примерные толкования нового слова: "*) технологически продвинутое произведение зрелищного искусства, связанное с новой драматургией, содержащее шокирующие элементы, касающееся социально окрашенной реальности, отражающее нестандартный синтаксис разговорной речи, этически и морально неравнодушное (. ); **) яркий бытовой случай или необычная жизненная история; ***) разговор или ситуация, в котором слушатель прожил интересный опыт; ****) оригинальное выражение, услышанное в обыденной речи, *****) что-то настоящее, реальное, то, что нарочно не придумаешь".
Документальный театр: до первых вербатимных семинаров эти слова казались парадоксом. "В чем перспектива современной драматургии? – Нон-фикшн." – этот ответ из драматургической анкеты марта 1999 г. был не столько удачным прогнозом, сколько оригинальничаньем.
Часто Встречающимися Вопросами людей, знакомящихся с вербатимом, были: "Это же уже делал Станиславский, когда ходил с актерами для "На дне" на Хитров рынок – (вариант: – Это же уже делал Лев Додин, когда жил с актерами для "Братьев и сестер" в деревне) – так что же тут нового?"
Когда мы стали знакомиться с английскими вербатим-пьесами, с их записью человеческой речи как верлибра, мы узнали в них облик классического "Дознания" Петера Вайса с его монтажом стенограммы суда над нацистами. Опора на документ; социальное неравнодушие и тяга к информационным открытиям; легкое приятие шоковых тем: эти качества сегодняшнего документального театра возрождались в прошлом, и часто очень славно.
Но в вербатиме есть одна маленькая техническая сторона, делающая его новым, никогда не бывшим. От нее – название "вербатим" – латинское "дословно". Единица документальности для вербатима – не факт, а слово. Драматург монтирует речь других людей, не редактируя их речевой индивидуальности.
Вербатим-пьеса – как скольжение по волнам радио. Вы слышите, как сменяют друг друга обрывки голосов со словами логичными и причудливыми, понятными и необъяснимыми, спокойными и наигранными: но в каждом голосе – убедительность и правда существования: у себя на волне он – часть логической истории; у вас в приемнике он – часть головоломки, отнятая от целого – и все равно сохраняющая в себе жизнь. И в этом – залог сохранения жизни в Вашем спектакле: то, почему этот театр в самом деле способен быть документальным.
Английский вербатим – изобретение восьмидесятых, служащее простым и прямым пользователям для репортажного представления о социальной проблеме.
Таковы моноспектакли Анны Девере-Смит начала девяностых – взятые и исполненные меняющей интонации актрисой интервью с десятками участников расовых беспорядков в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе – спектакли, после которых зрители-враги мирились друг с другом.
Таковы "Вагинальные монологи" Ив Энслер конца девяностых – где из интервью женщин об их половых органах сложился крик автора о социальной несправедливости общества к сегодняшним женщинам, а спектакль привел к появлению феминистского культового движения "V-дэй".
Искушенные пользователи обходились с вербатимом куда неожиданнее, пусть и не менее бережно. Кэрил Чёрчилл и Макс Стаффорд-Кларк создали в "Ройял Корте" 1987 года скандальный политический мюзикл "Серьезные деньги", вскоре успешно переехавший на Бродвей. Пьеса о лондонской фондовой бирже и приближающихся перевыборах тэтчеристского парламента – то ли мистерия, то ли фарс, где белый рыцарь мисс Биддульф (владелец блокирующего пакета акций) спасает корпорацию "Альбион" от поглощения злодеем-нуворишем, откровенно похожим на Ричарда III. Речь брокеров и топ-менеджеров звучит как чеканные стихи средневековой пьесы: но это вербатим-интервью, в которых драматург услышала энергию молодого средневекового мира и поэтический размер, спрятанный в обыденной скороговорке. Лабораторный спектакль Стивена Долдри "Язык тела" – технологически тончайший монтаж больших и малых фрагментов интервью мужчин о своем теле. Той весной 1996 года автор и его актеры не стали брать интервью у национальных, расовых, социальных меньшинств, у человека из деревни и у богача, у маленького мальчика и у инвалида; их доноры – только образованные белые лондонцы между 20 и 40 годами, раздевшиеся догола перед одетым актером и рассказавшие для аудиозаписи о всех частях своего тела.
Первые семинары в Москве (чуть позже – в Новосибирске) провели Элиз Доджсон, Стивен Долдри, Джеймс Макдональд, Рамин Грэй из лондонского "Ройял Корта". Это было начало русского вербатима, и им мы обязаны Британскому Совету и "Золотой Маске", впервые привезшему "Ройял Корт" в Россию.
Второй раз изменил судьбу русского вербатима Институт "Открытое Общество" (Фонд Сороса, Россия) – поддержав грантами, а затем – неоднократно – послужив встречам с новыми донорами и партнерами, среди которых – театр заключенных женской колонии строгого режима в Орловской области, и роскошные Горки Ленинские, недавнее святилище ленинского культа, ставшее образцовым современным музеем.
В декабре 2000 драматурги провели первый фестиваль "Документальный театр"; в октябре 2001 – первую лабораторию в Горках Ленинских. В марте 2002 драматурги открыли свой первый театр: маленькую комнату на Патриарших прудах, снятую у кондоминиума жильцов на соросовские деньги: "ТЕАТР.DOC".
Не знаю, почему так много людей, не сговариваясь, любят документальный театр и хотят им – каждый по-своему – заниматься. Но видно, что это увлечение не пройдет быстро и незаметно.
Если сравнить вербатим с фотографией – монтаж, дающий столько возможностей, окажется всего лишь печатью снимка. Вы можете тонировать снимок химикалиями, можете наложить один кадр на другой, сделать коллаж. Но вы не измените то, что у вас на пленке. Это вы выбрали однажды и бесповоротно, когда выбирали объективом кадр и фокус. Этот выбор в вербатиме происходит в момент интервью.
Знаменем октябрьской лаборатории документального театра в Горках стал знак вопроса. Как вопрос дает ответ? Это удивительная загадка. И вопрос, и ответ – высказывания. Но вопрос – высказывание-минус; в том сообщении, которое он несет, заключен вакуум, который вызывает производство другого высказывания: ответа. Вопрос – единственный способ сказать и в то же время не сказать неправды. Существование вопросов – ответ на проблему "мысль изреченная есть ложь": герою стихотворения можно помочь советом: "Спрашивай". Вопрос – это высказывание, содержание которого не сообщает ничего, кроме декларации об отсутствии у говорящего определенного содержания. Что же именно в содержании высказывания-вопроса вызвало определенное содержание ответа, и как можно это сознательно планировать? Вопрос отличается от всех высказываний способностью к размножению. Вопрос – высказывание со способностью вызывать творчество. Вопрос – задача: творческая задача, которую спросивший предложил спрошенному: задача создать текст. Этим творческим упражнением занимаются в повседневности; в речи постоянно происходит творчество – необдуманное, непланируемое, функциональное.
Это творческое происхождение вербатим-текста – видимо, главный источник его художественной ценности. Это значение подтверждается и некоторыми законами вербатим-интервью, направляющими отвечающего на ответы, не использующие его собственные старшие формулировки: избежание историй, которые впервые рассказаны отвечающим прежде и поэтому уже стали привычными; вербатиму нужны новые слова, ответы, которые человек никогда не говорил; первая формулировка того, что живет в его личности. Есть позитивная цель, направленная на умножение мира, его возобновление: чудом вопроса создать в мире то, чего не было только что. Вербатим-пьеса – это сохранение и раскрытие художественности этого приращения.
Процитирую современного режиссера Деклана Доннеллана: "В реальности, когда говорящий начинает высказывание, слушающий не знает, сколько речь говорящего продлится". Это состояние переживается повседневно и привычно: но по его сути, скрывать которую должна привычка к нему, оно и величественно при художественном его осознании.
Вербатим-текст намного ближе к законам реального мира, чем текст авторский; когда вы читаете текст авторской вещи – статьи, пьесы – вы скорее всего читаете в темпе реального чтения текст, складывавшийся намного дольше. Текст вербатим-пьесы ближе к реальному миру тем, что он всегда существовал в близком к реальному временном измерении.
Вопросы – кисточка и краски: краски в маленьких банках, и в коробке со входом в крышке, а за крышкой темнота. Вы закрашиваете красками контур ромашки: всякий из лепестков определенным цветом. Вы окунаете руку с кистью в коробку, кисть вслепую в одну из красок, и потом красите этой краской лепесток, к которому эта краска относится. Вы не сможете знать заранее, в какой банке внутри коробки какая из красок; и будут банки, в которые вам проще попасть кистью, потому что они ближе от входа. Вы поймете скоро наощупь, где стоят какие банки; вы будете представлять себе, куда надо направлять в коробке руку, чтобы взять на кисточку красный, или белый, или оранжевый; и что туда же не надо руку направлять, чтобы не взять на кисточку снова тот цвет, который вы уже нашли. Может быть, будут лепестки, которые вы так и не коснетесь за весь сеанс работы кистью ни разу: банки с красками для этих лепестков стояли в такой стороне, что вам так и не удалось попасть кистью в них.
Отчего вербатим затягивает? Дело в притягательности историй? Или в энергии разговора, в обмене вопросами и ответами, и в том, что неизвестен конец беседы, конец работы, потому что соавтором становятся реальное время, реальное пространство, реальная – и потому бесконечно интересна – связь причины и следствия? Есть и еще причина. Это едва ли не единственное в нашем быту применение интервью, позволяющее не выбраковывать ничего, что заденет интервьюера. Терапевт расспрашивает больного. Но в его записи пойдет прежде всего тот ответ, который касается диагноза. Фольклорист или лексикограф в деревне говорят со старухами – и их сердце разрывается, когда в их рабочую тетрадь закономерно попадает только фольклор и диалектная лексика, а не так их поразивший – хотя, если разобраться, чем? – рассказ о смерти сына шестьдесят лет назад. Кому из тысяч спрашивающих, слушающих ответы и отбраковывающих дорогое тяжелее? Психиатру, социологу – или журналисту? Вербатим – искусство, которому безразлично, была ли в ответе целевая информация и сказана ли в ответе правда. Вербатиму важно только одно: творческое качество ответа. Это единственно правильные ячейки для нашего сита.
МИХАИЛ УГАРОВ уверяет, что написать пьесу в технике «вербатим» на самом деле куда сложнее, чем обычную пьесу
«Вербатим» в переводе с латинского значит «дословно». Это особая драматургическая техника, созданная на самом деле непонятно когда. Считается, что ее придумали англичане, при этом сами англичане ссылаются на опыт МХАТа, когда создатели спектакля «На дне» ходили на Хитров рынок и разговаривали с тогдашними бомжами, которые еще бомжами не назывались.
Чем эта техника ценна и в чем ее отличие от драматургии? В русском языке существует два языка — это уже доказано филологами и лингвистами.
Читать!
Устный русский и письменный, литературный. Вся драматургия пишется на письменном русском языке, она подчинена законам грамматики, построения предложения, ритму. Устная же речь строится по совершенно другим законам. Это вообще другой язык. Разница между письменным и устным — как между французским и английским. В устной речи очень много умолчаний, пауз, каких-то контекстных вещей. Например, я вижу, что собеседник меня понимает, поэтому что-то пропускаю, подразумевая про себя.
Чем эта техника ценна для актера и для театра? В устной речи очень много оговорок, ошибок, поправок, которые обычно выбрасываются в письменном русском, а на самом деле это — самое ценное. Потому что это как раз и говорит о психическом состоянии человека. Как он ошибается, как он оговаривается, как противоречит самому себе. Все это — партитура психической жизни человека, которая сильно шифруется в письменной речи. Это я даже по себе знаю. Когда в блог, например, пишешь, очень себя редактируешь. Когда рассказываешь — редактируешь в гораздо меньшей степени, особенно если разговариваешь с друзьями. Конечно, когда выступаешь на аудиторию, немножко редактируешь, контролируешь свою речь. Вот на этих особенностях устной речи вербатим и строится.
По сути материал вербатима — это интервью, но не журналистское. Потому что журналистское интервью достает информацию из человека, а интервью в вербатиме достает из человека все: его психическое состояние, настроение. Метод сбора материала в вербатиме — задать определенный вопрос достаточно большому количеству людей. Ответы, казалось бы, должны быть похожи, но они получатся совершенно разными, полярно разными.
Человек может говорить полную ерунду, но по контексту мы поймем, что с ним происходит драма. Тогда уже, грубо говоря, сам текст не важен. Мы что-то понимаем о нем не по тому, что он говорит, а по тому, как — как ошибается, какую лексику использует, как смешивает высокий и низкий стили. По такому лексическому конфликту видно, что у него какой-то сбой в голове. Ведь русский язык, об этом Лев Рубинштейн писал, очень иерархичен. Невозможно, например, произнести фразу «дама обоссалась». Это будет очень смешно. И вот когда человек говорит «дама обоссалась», я сразу понимаю, что у него в голове что-то происходит неординарное. И актер это понимает. Вербатим важен еще потому, что развивает актерскую технику. Актеру трудно работать в этой системе, нужно обладать особенной техникой, которой не учат в институтах, которую дает опыт в работе с вербатимом.
Существует расхожее мнение, что вербатим — техника примитивная: взял диктофон, вышел в толпу, вернулся домой, расшифровал, и у тебя пьеса готова. Я скажу как профессионал этого дела: вербатим — гораздо более трудоемкая работа, чем написание обычной пьесы. Мне легче написать две свои, авторские пьесы, чем сделать одну, основанную на вербатиме. Потому что вербатим — это огромный массив материала, это расшифровка, это понимание того, как выстраивать структуру. Я не могу ничего дописывать, могу лишь монтировать. Могу выбрасывать что-то, менять местами куски. Так что это очень трудоемкая вещь и, в принципе, в театре довольно редко встречающаяся. В том числе потому, что это трудно.
Вербатим активно используется в социальной драматургии прежде всего, но он успешно применяется и в других сферах. Он просто зарождался как инструмент социального театра. Но в сфере частной жизни он тоже отлично работает — можно привести в пример вербатимные пьесы Елены Исаевой «Я боюсь любви» или «Первый мужчина».
Вербатим проникает и в традиционную драматургию, уже написано много пьес, стилизованных под эту технику. В качестве примера можно привести пьесу Павла Пряжко «Жизнь удалась». Он не ставил целью стилизовать свою пьесу под вербатим, но так у него получилось. Она похожа на вербатим — постоянными повторами в речи, в поворотах сюжета — ведь на самом деле жизнь человека достаточно однообразна. И в пьесе это честно отражено.
Надо понимать, что документальный театр и вербатим — это разные понятия. Документальный театр — понятие более широкое, он использует разные
Читать!
приемы, в том числе художественную метафору. Если в основе спектакля — любой документ, это документальный театр. А вербатим — это всего лишь техника. Поэтому, кстати, меня удивляет, когда какой-нибудь режиссер или драматург говорит: я не люблю вербатим. Странно, это же всего лишь метод, как можно его любить или не любить. Можно просто им не пользоваться. Это же не направление в искусстве, не эстетика, не жанр. Это технический метод для создания чего-то большего.
